Сорока даром не щекочет. Правда и вымыслы тамбовских примет

Нет сомнений в том, что Вы не раз бывали на праздниках и ярмарках, которые всё чаще стали устраивать на площади музыки (ул. Набережная), или в городском парке города Тамбова, а также в районах и сёлах Тамбовщины. Проходя по красочным рядам мастеров-ремесленников, Вы, конечно, слышали: «Обратите внимание, это “ложка-загребушка”! На счастье!», или «Купите куклу “Неразлучники”, она помогает избежать ссор в семье», или «Вот, лягушечку рекомендую. Она денежную удачу приносит» … Ни образование, ни социальный статус не являются преградой для ответной реакции на такие предложения. Что это? Доморощенный маркетинг, культурно-бытовой атавизм? Одно не вызывает сомнений: иррациональные смыслы и аргументы остаются частью природы и социальности человека, который, даже горячо желая, не может избавиться от веры в приметы. В этом смысле типичный тамбовчанин не исключение. Мы делаем выводы, опираясь на ассоциативные связи, в основе которых лежит восприятие реальности в каком-либо образе. Это и есть примета, а механизм примечания есть основание мыслеполагания. Та часть ассоциаций, которая стала достоянием народного знания, образует наше культурное наследие, какой бы ярлык мы ни пытались на неё «пришить»: «язычество», «варварство», «малокультурие» и пр. Об этом полезно почитать рассуждения Владимира Ивановича Даля, создавшего непревзойдённую энциклопедию народной жизни, а также понимавшего языкотворческую и культуротворческую роль малых форм фольклора. Об этом можно прочитать в его книге «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» (1880). Ценность примет понимал учёный-агроном, общественный деятель, министр сельского хозяйства Алексей Сергеевич Ермолов (1847 – 1917), автор исследования «Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорка и приметах (1891). Богатейший материал с вкючением тамбовского материала Вы найдёте у классиков отечественной лингвистики и этнографии: А.Н. Афанасьев, В.И. Даль, М.И. Забылин, И.П. Сахаров, А.В. Терещенко, М.Д. Чулков, А.А. Потебня...

Приметы, в том числе и тамбовские, образуют актуальную область научных исследований из самых разных областей. Закономерно, что ссылки паст тамбовских примет мы находим в сравнительных исследованиях по русскому и татарскому языкам; таковы, например, работы Н. Н. Фаттаховой (2002) и А. М. Тарасова (2004). С позиций когнитивистики приметы рассмотрены М.А. Кульковой (2011). Гносеологический статус примет высоко оценивают отечественные лингво-когнитивисты и лингвокультурологи: Н.Ф. Алефиренко, Е.С. Кубякова, И.А. Стернин, И.П. Рапопов и др.

Мир примет жителей Тамбовской области очень широк и богат. Остается только сожалеть, что тамбовская примета не нашла исследователя, который бы дал универсальный взгляд на неё. Приметы родного края не изучены со стороны познавательного потенциала, который открывает богатство и своеобразие языка, особую художественную стилистику, а также образует источник изучения истории и культуры быта. Кроме того, примета не утратила своей эвристической ценности, так как она часто даёт именно прогноз будущего («Зима со снегами, осень с пирогами»); создаёт ритм цикла земледельческих работ, а также традиционных видов занятий (На Пуда – вынай пчёл из-под спуда»); она испокон века служит задачам воспитания (Прикусил язык, значит сказал неправду). Массовому читателю неизвестны криптокласторы примет: обряды и ритуалы, православный месяцеслов, архаичный быт и пр. На известны примеры масштабной социометрии в плане бытования примет в профессиональных и тендорных группах, как и на уровне индивидуальности. При этом современная гуманитарная наука располагает богатейшим арсеналом исследований в области лингвокогнитивистики, лингвокультурологии, которые позволяют взглянуть на примету как национальную универсалию.

Примета перспективна и как средство воспитания языковой культуры и речевой грамотности, так как она может служить примером использования таких форм выразительности, как эллипсис, антитеза, эпитет, олицетворение и пр.

Современный пласт примет, бытующих у населения области, включает и традиционные так называемые «народные» приметы, и новые, появившиеся в новом быту, или в отдельных профессиональных и кластерных группах.

Некогда богатая группа календарных примет, питаемая доминирующим земледелием, стремительно обедняется, криптокластер «православный календарь» сокращается до десятка популярных форм: «Никола голодный – Никола холодный», «Пётр и Павел час убавил», «Введение – на земле ледения», «На Покров снег – к счастью». Помнится также, что Ильин день – конец купального сезона и лета, а также, что крайне плохая примета стирать и убирать, а также сквернословить в день Казанской иконы Божией Матери. Забылись некогда общеизвестные приметы летнего и осеннего празднования святым Кузьме и Демьяну, а также Фёдору Житнику, с которым связывали урожай ржи – основного жизненно важного продукта.

Заметно изменились списки популярных метео-примет. Самым популярным животным, по которому определяют погоду, остаётся кошка: если она поджимает лапки – будет холодно, а если ложится на спинку и вытягивается – будет тепло. Ещё употребляются метео-приметы по поведению лягушек, ласточек, кузнечиков. Реже вспоминают, что воробьи купаются в пыли к дождю; ворона ходит по земле – к вёдру. Ещё реже вспоминают о том, что когда грачи летают высоко стаями, а затем стремительно падают вниз – это предвестие ненастья. Совершенно забылось, что погоду может предсказывать и паук, который выходит на охоту в сумерках, когда же он появляется утром и в зной, значит – скоро будет непогода.

Ещё хуже сохранились сведения о растениях-барометрах, цветы и/или листья которых сворачиваются к дождю: кувшинки, вьюнок полевой, клевер, ноготки, мальвы и др. Зато самыми популярными становятся соматические приметы: кости ломят к непогоде и пр. Редко используются метео-приметы, заглядывающие в отдалённое будущее: «Осень затяжная – весна будет поздней», «Весной берёзы соком обильны – лето дождливое». Человек иногда ещё поднимает голову к небу и замечает, что: «Зимнее солнце – к морозу», «Острые рожки месяца – к вёдру», «Звездопад в августе – к дождям и ветру», «Облака плывут навстречу друг другу – к ненастью», «Радуга – к вёдру», «Капли дождя разбиваются в пузыри – к продолжению ненастья».

В быту приметы остаются обязательной частью самоорганизации. Самыми знаковыми предметами являются: зеркало, столовые приборы (ложка, нож), расчёски (гребешки), окно, дверь, стол, соль. Хорошо известно, что нельзя класть на стол ключи; оставлять на столе на ночь нож, особенно острием вверх. Зато мало кто помнит, что на столе обязательно должна находиться солонка и каравай хлеба, покрытый полотенцем. Некогда тамбовская традиция, связанная с хлебом была очень развёрнутой, начиная с момента приготовления и завершая ритуалами употребления. Например, каравай за столом делил домочадцам хозяин. При этом он не резал хлеб, а ломал его на ломти, отсюда и слово – «ломоть», а не современная «резанка». Хлеб нельзя брать, не помыв руки; к хлебу нельзя обращаться неуважительно. Остатки хлеба, взятого в дорогу или на работу, в дом не возвращают. Приметы о хлебе достойны отдельного рассуждения. Помнят, что мужчины в доме не носят шапок, но забыли почему: будут неприятности с тёщей. Среди бытовых примет, много обращенных к беременной женщине и воспитанию детей. Однако, и среди бытовых примет много таких, которые ушли в область специального знания. Это приметы, связанные с традиционным интерьером: печь, икона, лавка, скамья, стол. Среди таких примет немало, связанных с веником. Например, едва ли рядовой носитель культуры вспомнит и объясни примету, почему сметённый в угол мусор нельзя прикрывать веником, или почему нельзя подметать сразу двумя вениками. Эти приметы требуют памяти о домовом, который сердится на хозяев, не чтящих приметы, а также на свистящих в доме; он даже может такой дом покинуть, унеся с собой удачу.

Отдельная малоизученная область тамбовских примет – это иррациональные представления профессиональных и тендерных групп. Лучшее тому доказательство – рыбаки и охотники, чего только ни делают они, чтобы обеспечить себя добычей. Например, рыбаки, следуя примете, сами не едят пойманную рыбу, встают так рано, чтобы по пути к водоёму не встретить женщину, особенно родственницу, особенно тёщу. В современной практике сохранились даже заговоры!

Немало примет о розничных торговцев, прежде всего, это приметы сакрализации денег. Вы, наверное, были свидетелями того, как купюрой первого покупателя обмахивают торговый прилавок на удачу. Совершенно напрасно сетовать торговцу-грибнику, что его товар дорог. В ответ он Вам припомнит немало случаев, когда сбор грибов связан с угрозой жизни, первой из которых являются козни лешего: приходится выворачивать одежду наизнанку и пятиться спиной, чтобы хозяин лесных угодий сменил гнев на милость.

Свои приметы есть у автомобилистов: они верят в то, что машины и номера бывают счастливыми и несчастливыми. Так, новый автомобили, который попал в ДТП в первый месяц после покупки, советуют продать, так как он – несчастливый. Опасно разрешать чужим людям фотографировать машину, так как это предвещает аварию. Номер машины должен включать три одинаковые цифры и пр. То же можно сказать и о мобильном телефоне.

Офисные работники – самые суеверные на свете. Без приметы они и кофе не выпьют: счастливый кофе плывет пузырьками по чашке к хозяину, при этом чашка для кофе должна быть непременно своя, если она вдруг теряется, то это к увольнению. Если работнику офиса коллеги подарили ручку, а она вдруг «потекла», это к неприятностям и конфликтам. Опытный сотрудник следит за тем, чтобы картинка на рабочем столе компьютера была индивидуальной, а если вдруг компьютер начинает «виснуть», «глючить» и пр., то это точно проделки «хомового». Кто такой «хомовой»? Это юный родственник домового.

Нередко нео-приметы входят в быт человека, который себя идентифицирует как скептика и рационалиста. Например, пренебрегая национальной традицией, он привозит экзотические амулеты из туристических поездок. Он же на работе и дома соблюдает приметы фэн-шуя. Подобные игры порождают неоязыческие привычки.

В наше время осмысление генетики, структуры и функций приметы меняется, уклоняясь в сторону её позиционирования как части культурного наследия. Отношение к примете как жанру фольклора, а также явлению социокультурному, всегда было противоречивым. Изъяном мысли считал примету, отождествляемую с суеверием, ещё Платон, споря с софистами. Примечательно, что именно Платона, ученика Аристотеля и Сократа, считают основателем философии мира Запада. Как недостойное образованного человека явление рассматривают примету, например, такие представители западной культуры, как Жан Жак Русо, Эмиль Золя. В русской культуре, возьмём на себя смелость утверждать, преобладает отношение к примете, как «древней мудрости». Известно, что Евгений Абрамович Боратынский, родившийся в имении Вяжля Кирсановского уезда (ныне Умётский район), одно из своих натурфилософских произведений назвал «Предрассудок»:

Предрассудок!/ Он обломок/ Древней правды. Храм упал;/ А руин его потомок/ Языка не разгадал./ Гонит в нём наш век надменный, / Не узнав его лица,/ Нашей правды современной/ Дряхлолетнего отца./ Воздержи младую силу!/ Дней его не возмущай;/ Но достойную могилу,/ Как умрёт он, предку дай.

Причём тут приметы? Притом, что оторванного от народных корней социальной средой, образованием и пр. Боратынского мучит бессмысленная неподвижность бытия, в котором нет новин, нет впечатлений, а лишь предсказуемые повторы, от которых возникает пресыщенность. Лучший тому пример стихотворение «На посев леса»: «На что вы, дни! Юдольный мир явленья/ Свои не изменит!/ Все ведомы, и только повторенья/ Грядущее сулит./ Недаром ты металась и кипела,/ Развитием спеша, свой подвиг ты свершила прежде тела,/ Безумная душа!/ Бессмысленно глядит, как утро встанет,/ Без нужды ночь сменяя./ Как в мрак ночной бесплотный вечер канет,/ Венец пустого дня!/ И, тесный круг подлунных впечатлений/ Сомкнувшая давно,/ Под веяньем возвратных сновидений/ Ты дремлешь; а оно/ Бессмысленно глядит, как утро встанет,/ Без нужды ночь сменя,/ Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,/ Венец пустого дня!».

Что здесь о примете? А то, что примета как таковая невозможна без понимания повторяемости, которая является гармонизирующим свойством и способом понять закономерности отношений духовного и телесного. Примета постоянно развивала познавательный потенциал человека, она давала путь от обычного накопления экзистенциональных впечатлений к знанию. Да, примета – это не научное знание, но это знание культурной традиции, которая объединяет тебя с космосом. Это знание даёт уверенность, чувство безопасности, ощущение солидарности ближнего, то есть оно делает человека счастливым. Носителя традиции от представителя прогресса отличает иное отношение к гносеологической цели: первый ищет стратегии, в результате которой он достигнет желаемого; второй не интересуется стратегией, он жаждет, чтобы предлагаемая тактика была каждый раз нова настолько, насколько требует эстетически развитый вкус. При этом они оба являются участниками одной игры «Я и Природа», второго интересует только результат игры, а первого – сам процесс; результат же игры известен: выигрыш/проигрыш и ничья. Такой взгляд на гносеологическую функцию приметы навеян идеями финского философа Яаакко Хинтикка (1929 – 1990), развившего теорию когнитивных игр Л. Витгенштейна и нашедшего новые миры логики с помощью теоретико-игровой семантики. В этом плане интересна его книга «Знание и известное. Исторические перспективы в эпистемологии» (1980), переведенная на русский язык. Закономерно, что игровая теория Яакко Хинтика вышла из его анализа взглядов Платона на гносеологические проблемы. Финский философ пришел к выводу, что Платон искал логику отличия знания и веры, то есть его мышлению была свойственна телеология.

Между прочим, у Боратынского, как ни у кого видно, что понимание феномена приметы предполагает ответ на вопрос о вере и неверии, о взаимозависимости души и тела. Обожествление только разума, только примитивной прагматической логики делает душу безумной и бесплодной, неспособной различить за формальной оболочкой телесного предмета смысл его бытия. Для Боратынского, склонного к аналитической поэзии, этот вывод чудесен, так как он указывает на признание бессознательного, иррационального как начала, гармонизирующего отношения души и тела. Об этом полезно почитать работы боратыноведа С.В. Рудаковой, например, статью «Пространственно-временная организация книги «Сумерки» Е.А. Боратынского» (2011). Поздняя поэзия Боратынского открывает новое пространство понимания сиюминутности приметы, как обжитого пространства космоса, глубины которого прячутся в непознанной вечности.

«Велик Господь!/ Он милосерд, но прав:/ Нет на земле ничтожного мгновенья;/ Прощает Он безумию забав, / Но никогда пирам злоумышленья …»

Духовная и телесная гармония достигаются не в авангардной, а в традиционной парадигме; новой формой вербального искусства утверждается вечная культурная ценность. Быть может, именно такие творения дают основание называть художника народным? При случае Вы легко найдёте примеры использования народных примет, как и других малых форм фольклора, у Жуковского, Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова …

ЕВТИХИЕВА ЛЮДМИЛА ЮРЬЕВНА, методист ТОГБУК «Научно-методический центр народного творчества и досуга», член РОО «Тамбовское общество любителей краеведения».
ЖИТИН РУСЛАН МАГОМЕТОВИЧ, кандидат исторических наук, главный библиограф ТОГБУК «Тамбовская областная универсальная научная библиотека им. А. С. Пушкина», член АНО «Тамбовское библиотечное общество».
ТОПИЛЬСКИЙ АЛЕКСЕЙ ГЕННАДЬЕВИЧ, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и философии ТГУ им. Г.Р. Державина.

Статья приготовлена в рамках проекта «Вот моя деревня», реализуемого при поддержке Фонда президентских грантов (Проект №: 21-1-016988).